www.101veo.ru

Добро пожаловать на форум "101 ВЕО" (Возрастное ограничение - 18+)
Текущее время: Пт мар 29, 2024 00:41

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ 1 сообщение ] 
Автор Сообщение
СообщениеДобавлено: Чт мар 04, 2010 16:36 
Не в сети
Professional
Professional
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пт июн 09, 2006 14:54
Сообщений: 3400
Откуда: Москва
Благодарил (а): 0 раз.
Поблагодарили: 13 раз.
Пункты репутации: 15
А смерть подождет ( Валерий Барабашов ) рассказ
Валерий Барабашов
А смерть подождет




УДК 876.161.1–3.
ББК 84 2 Рос-Рус. 6–446
Б 24

Текст специально для «Собачьей библиотеки» предоставлен Владиславом Штейнером.
http://www.bimka.ems.ru/club/sv_chagas/
Оформление, доп. вычитка: ТаКир, 2008



Аннотация

1995 год. Первая чеченская война. В Гудермес, в составе опергруппы, направляется младший лейтенант милиции кинолог Олег Александров. Его боевой друг, лабрадор по кличке Линда, активно помогает оперативникам в поиске оружия, взрывчатки, а также боевиков полевого командира Рамзана Гадуева. В отместку боевики устраивают засаду на автомобиль, в котором опергруппа едет на задание... Тяжело раненый офицер, ставший инвалидом, не сдаётся судьбе, не оставляет любимого дела, добивается того, чтобы остаться на службе в органах внутренних дел.

Оформление А. Космачёва.

© В. Барабашов. 2006 г.
© ОАО ИПФ «Воронеж».

ISBN 5–89981–423–3




ОБ АВТОРЕ

Валерий БАРАБАШОВ – известный воронежский писатель, автор более 30 книг прозы. Общий тираж его книг превышает 1,5 миллиона экземпляров. Популярность писателю принесли такие произведения, как «ЗОЛОТОЙ КИЛЛЕР», «БЕЛЫЙ КАЙФ», «ЧЕЧЕНСКИЙ БУМЕРАНГ», «МЁРТВАЯ ПЕТЛЯ», «СТРЕЛЫ МЕСТИ», «Операция «ШАКАЛ», «ДОНСКАЯ ВЕНДЕТТА», «ШПИОНСКИЙ ГАМБИТ» и другие, посвященные сотрудникам правоохранительных органов. Книги эти издавались в Москве, Свердловске, Новосибирске, Воронеже, в Канаде и Китае. По повести «МАГИСТРАЛЬ» в 1983 году на «Ленфильме» снят цветной художественный фильм с одноименным названием. В 1984 году на этой же киностудии вышел фильм «ДУБЛЁР НАЧИНАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ», в котором В. Барабашов снимался в одной из ролей. Книги писателя отмечены литературными премиями КГБ СССР, МВД России, Министерства путей сообщения и Союза писателей СССР.




ЛИТЕРАТУРНОЙ ОСНОВОЙ ПОВЕСТИ «А СМЕРТЬ ПОДОЖДЁТ» ПОСЛУЖИЛА ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ВЛАДИСЛАВА ШТЕЙНЕРА, МАЙОРА МИЛИЦИИ, УЧАСТНИКА БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ В ЧЕЧНЕ, КИНОЛОГА, НАГРАЖДЁННОГО ОРДЕНОМ МУЖЕСТВА ЗА ВЕРНОСТЬ ПРОФЕССИИ И СТОЙКОСТЬ ДУХА.

Автор

СЛОВО К ЧИТАТЕЛЮ

С большим вниманием и интересом читаю книги Валерия Барабашова – талантливого нашего земляка-писателя. Даже не столько потому, что они написаны на близкую мне тему – о сотрудниках правоохранительных органов. Книги – о наших днях, о современниках автора. А это, как известно, непростое дело: передать в литературном произведении время, создать запоминающиеся образы, завладеть вниманием читателя. Тем более, написать привлекательные характеры, показать личности неординарные, сильные.
У В. Барабашова многое в этом плане получается.
Доказательством тому служит и эта новая повесть писателя – «А СМЕРТЬ ПОДОЖДЁТ». Читал её, что называется, на одном дыхании – и сам сюжет, и характеры героев захватывают. И вроде бы особой интриги в повести нет, идет детальный, в подробностях, рассказ о судьбе человека, тяжело раненого в Чечне офицера милиции, и вроде бы мы знаем уже много таких историй, но, оказывается, знаем поверхностно, из телепередач или из газетных репортажей, в которых на первом месте – сенсация, стремление шокировать, потрясти читателя или зрителя чем-нибудь «жареным», чего не успели ещё сообщить конкуренты. А В. Барабашов проверяет главное в человеке – его духовные и душевные силы, способность сопротивляться окружающей среде, которая и формирует личность любого человека.
Думаю, писатель точно назвал свою книгу, это название о многом говорит. В конце концов, у каждого из нас есть неотложные дела и заботы на земле, жизнь человеку дается один раз, и надо успеть многое сделать. А главное, побороться за неё, противопоставить «старухе с косой» свою волю и упорство, своё жизнелюбие и стойкость духа. А эта самая, «с косой», подождёт.
Герой книги – сотрудник уголовного розыска, кинолог Олег Александров, несколько раз смотревший смерти в глаза, проявил настоящее мужество, вернувшись всего через год к нормальной трудовой жизни, не оставил милицейскую службу. Уже сам по себе этот факт вызывает уважение к человеку – молодому, не спасовавшему перед трудностями и ударами судьбы, говорит о его сильной личности.
Безусловно, история жизни кинолога О. Александрова будет служить ярким примером подражания не только для сотрудников милиции. Любой из нас может попасть в экстремальную ситуацию, а вот выбраться из нее, победив жизненные, бытовые обстоятельства, удаётся далеко не всем.
В этом смысле книга «А смерть подождёт» будет служить настольным пособием для многих, прежде всего молодых людей, задумывающихся о том, с кого же брать пример, на кого равняться в такой сложной нынешней жизни.
Эта повесть – широкий, по-граждански заинтересованный взгляд писателя на нашу действительность, на политические и нравственные проблемы, на человека, оказавшегося в гуще этих проблем, которого жизнь, что называется, бьет по голове, постоянно испытывает его на прочность.
Герой повести «А смерть подождёт» практически из всех жизненных испытаний выходит победителем. Это очень важно для нас, читателей, психологически важно, ибо О. Александров остаётся человеком, не ожесточается, не смотрит на мир через чёрные очки или прицел автомата «Калашникова». Характерен в этом плане заключительный эпизод повести, где уже майор Александров встречается с бывшим чеченским боевиком – оба калеки, оба жертвы безжалостной бойни... И очень важно то, о чём они говорят, спустя десять лет после памятной для обоих встречи в Гудермесе, как расстаются.
Блестяще, на мой взгляд, написан автором ещё один персонаж повести – служебная собака по кличке Линда. Некоторые сцены с участием Линды вызывают сильные эмоции, трогают душу. Понятно, что это – литературный прием, что писатель глазами собаки, её восприятием стремится показать нам, читателям, людей, их взаимоотношения, и делает это с большим, зрелым мастерством.
Думаю, за повесть «А смерть подождёт» Валерию Михайловичу Барабашову будут благодарны не только милиционеры и кинологи, но и все читатели. В наше время очень нужны герои, которым бы хотелось подражать, на которых нужно равняться, которые, сами будучи сильными людьми, помогают жить и другим, вселяют в них надежду. Человек – сильнее обстоятельств, вот, может быть, главный лейтмотив повести. Обстоятельства нужно преодолевать, бороться с ними. И – побеждать.
Таким – волевым, не пасующим перед трудностями жизни человеком – и предстаёт на страницах повести герой нашего времени, офицер милиции Олег Александров.

Юрий Савенков,
начальник управления
уголовного розыска
ГУВД Воронежской области,
полковник милиции.


Глава первая

Война в дом Александровых явилась грубо и просто: Олег привел с собой Линду и принес автомат с патронами. И в тесноватой их двухкомнатной квартире сразу же пахнуло чем-то чужим, ненужным – походной амуницией, железом, ружейным маслом и тревогой.
– Завтра уезжаем, – сказал он буднично, словно речь шла о поездке на дачу или к родственникам. И улыбнулся – такой знакомой, простецкой улыбкой, какую она, мать, знала с детства, и какой Олег всегда обезоруживал её.
Нина Алексеевна, не чуя под собою ног, опустилась на диван. Растерянно и немо смотрела то на сына, который в этот момент ставил автомат в угол комнаты-зала, за шкаф, то на радостно виляющую хвостом собаку. Линда, постукивая когтями по паркету, носилась по квартире, с явным удовольствием вспоминая свое щенячье прошлое – милицейская её, служебная жизнь начиналась тут, на восьмом этаже громадного каменного дома, в этих комнатах, окнами выходящими на север, отчего в квартире днём был полумрак. Но, Линда, не в пример, хозяевам, мало этим тяготилась: ей здесь было и светло, и тепло, и уютно на коврике у входной двери, в прихожей, где она спала, положив голову на вытянутые лапы, или свернувшись калачом, а когда просыпалась раньше всех, то спокойно лежала, терпеливо ожидая побудки хозяев, в первую очередь Олега, которому она тотчас несла домашние тапочки. Олег одобрительно гладил её по голове и ласково, заглядывал в глаза, и оба довольные и счастливые они принимались за утренние дела. Сначала шли на улицу, и Линда, отбежав за редкие у их домов кустики, стыдливо («Хозяин, не смотри») пряталась в них. Нужное она старалась делать быстро и незаметно, так, чтобы с близлежащих балконов им не кричали что-нибудь оскорбительное и даже угрожающее: мол, к себе под окно иди со своей псиной, а то сейчас милицию вызовем.
Олег, когда слышал такие слова, невольно усмехался – они с Линдой и были той самой милицией, какой их стращали, он, хозяин, имел уже офицерское звание, младший лейтенант, а ей, Линде, на роду написано ходить всю жизнь в рядовых, чем взрослеющая угольно-чёрная девочка нисколько не тяготилась – погоны и звания ей ни к чему. Ей надлежало знать как искать и находить оружие и взрывчатку, чему Линда охотно и довольно успешно училась. И надо сказать, что в свои четыре года весьма преуспела в нелёгкой этой собачьей профессии (благодаря, конечно, хозяину).
Олег хотел, чтобы они с Линдой ночевали сегодня дома, потому и привёл собаку с собой. Может быть, он хотел, чтобы и она перед поездкой вспомнила свои детство и юность.
Он стал перед матерью – высокий, широкоплечий, налитой молодой мощной силой, с большими ловкими руками, которым всё в доме было подвластно – и краны на кухне, и телеаппаратура, и рубанок на небольшом верстачке на балконе. По настоянию их, родителей, Олег стал было учиться в политехническом институте по специальности «Радиотехника», и поучился некоторое время этому вполне достойному и в недалеком будущем хлебному делу, но вдруг бросил институт и отправился работать простым зоотехником в областной клуб служебного собаководства... А год спустя перевёлся в питомник служебно-розыскного собаководства УВД Придонской области на самую низшую должность – вожатым служебных собак. И срочную потом, в армии, служил в Центральной школе военного собаководства, но уже в должности дрессировщика. А после армии – опять в УВД, кинологом...
Всю жизнь ему эта книжка воронежского писателя Троепольского про белого Бима с черным ухом перевернула. Прочитал и – заболел, другого и слова-то не подберёшь. Ещё в школе собаку себе завел, колли (Дик так всю жизнь и прожил у Александровых, а когда его не стало Линда появилась). Они, родители, не мешали Олегу в его увлечении, хотя отец, Михаил Яковлевич, горевал, что парень бросил политехнический. Стал бы Олег радиотехником, телемастером – как было бы хорошо, надёжно! Вон сколько сейчас разной аппаратуры! А собака... ну, собаку любой может иметь – содержи её, раз душа просит.
Нет, кинологом буду, профессионалом. Интересно в милиции. Уехал учиться в Ростов, в школу служебно-розыскного собаководства – сначала проходил обучение по общерозыскному профилю, а потом по поиску взрывчатых веществ специализировался, оружия и боеприпасов. И Линду свою так обучил, что они не раз потом поощрялись руководством УВД, а позже и министерством. Олега и к нагрудному знаку «За отличную службу в МВД» представили...
И вот теперь они с Линдой в Чечню собрались. Боже мой! Там же война идет, стреляют скоро как год!!!
Олег сел рядом с Ниной Алексеевной, взял её руки в свои.
– Ну что ты, мам!? – сказал он ровно. – Не надо так переживать. Всего сорок пять суток, полтора месяца. Это недолго. Почти все наши кинологи уже ездили. Пять смен прошло, я в шестой. Все вернулись живыми и здоровыми, и собаки не пострадали. Нам ведь не нужно в боевых действиях участвовать, а только искать оружие спрятанное, боеприпасы... Ну, и взрывчатку, конечно.
– Она же взрывается, Олежек! – ранено воскликнула мама. – Ты же сам рассказывал. И минируют эти... как их?.. Схроны, да, чтобы вы с Линдой ничего не нашли. Я же смотрю телевизор, там показывают! Фугасы эти проклятые, мины на обочинах дорог, в домах, в горах, на тропинках, с проволокой, которую не видно!.. Идет солдатик и вдруг – бах!.. Хорошо, если хоть живой... Показывали как одного паренька в машину грузили – у него обеих ног нет, Олежек! Это так страшно! У меня сердце чуть не разорвалось, когда я это смотрела. А его матери каково!? Ты только представь меня на её месте!
– Ну ладно, мам, ну чего ты, успокойся! – Олег не знал что говорить. – Это же единичный случай!
– Какой «единичный», что ты говоришь, Олежек?! – слёзы ручьями текли по щекам Нины Алексеевны, – Я же слышала, у нас на работе говорили: на прошлой неделе тридцать солдат и офицеров в наш госпиталь привезли. И все тяжелораненые, калеки... Господи, да кто же эту войну развязал?! Кому она нужна?!
Олег снова поднялся, стал ходить по комнате, ища занятие рукам – переставлял что-то в книжном шкафу, прикрыл плотнее дверцы. Порывисто, рывком, встала и Нина Алексеевна, ходила за сыном, как привязанная, и всё говорила тихим сырым голосом, убеждала его в правоте своих слов – не нужно было принимать такое решение поспешно, надо было сначала посоветоваться с ними, родителями, – ведь он у них один-единственный, и если что случится...
– Да что может случиться, мама?! – Олег занервничал. – Будем при комендатуре, или где там, – при штабе. Ну, вызовут нас с Линдой проверить что-нибудь подозрительное – проверим. Наше с ней дело найти, а остальное сапёры сделают, спецы. А если схрон попадётся... Укажем место и вся забота.
– Ты сознательно всё упрощаешь, Олежек, я понимаю. Ты хочешь меня успокоить... Но это самая настоящая война, как ты этого не понимаешь!? Ты вспомни, что было в Новогоднюю ночь в Грозном! Сотни трупов, я видела по телевизору своими глазами! Никто их не убирает, собаки грызут!..
Нина Алексеевна – невысокого роста, русоволосая, в скромных продолговатых очках, со сцепленными перед грудью руками и молящими глазами всё старалась заглянуть сыну в лицо, поймать его взгляд, передать ему свою материнскую тревогу и предчувствие беды, с каждой минутой всё больше убеждаясь в том, что слова её бесполезны, что сын уедет, и она ничего не сможет теперь сделать, изменить. А ведь можно было, можно!
Олег, в свою очередь, упорно отводил глаза, хотя и стоял перед мамой, гладил её плечи – она такая маленькая в сравнении с ним, беззащитная. И что же он, воин и защитник Отечества, дрогнет теперь, спрячется за этими худенькими плечами, откажется от командировки в самый последний момент?! Да и как это можно сделать? Сказаться вдруг больным?! А, Линда?
Линда, лёжа на полу, грустно следила за ними своими карими выразительными глазами. Не понимая всех слов, она отлично улавливала интонации голосов: мама хозяина-наставника о чем-то его просила, а он не соглашался, не мог согласиться. И Линда была сейчас на его стороне. Ну как же так? Они уже собрались в дорогу, хозяин взял оружие, автомат, Линда знает, что это такое, она видела автоматы не раз, на стрельбище, где её учили не бояться выстрелов и работать под огнём. И она работала, выполняла команды наставника, не обращая внимания на стрельбу и визг пуль. Были там и другие собаки, её коллеги, не все выдержали испытание, и теперь их нет в питомнике, их отчислили со службы. А её, Линду, оставили – наставник, Олег, многому её научил, в том числе и смелости, трусливой собаке не место в милиции. И она, Линда, по-собачьи, незаметно, гордилась своим хозяином – терпеливом и заботливом, чутко улавливающем её настроение, желание или нежелание работать, выполнять его команды. Она, ведь, тоже живое существо, молодая собака, иногда ей и побаловать хочется, подурить, показать всем своим видом, будто она не понимает, чего от неё хотят. И тогда хозяин, Олег, менял голос, трепал её за шёлковые уши и деланно-строго приказывал: «Линда, не дури. Накажу».
Она понимала и бралась за работу по-настоящему. С хозяином и поиграть, конечно, можно, он в игре и обучал её, ибо дело всегда у них было на первом месте.
Совсем недавно Олег сказал:
– Скоро поедем в Чечню, Линда. Чеч-ня. Запоминай. Там война.
И ещё несколько раз повторял: «Чеч-ня...»
Она запомнила это слово. Хотя и не понимала пока что это такое.
Да и люди тогда, в девяносто пятом, не все понимали.
Со словом «Чечня» в сознании Линды чётко теперь, укладывалось: напряженные разговоры хозяев собак, кинологов, нервозность на питомнике, автоматы, пахнущие смазкой, жёлтые остренькие патроны, новая, со склада, одежда и обувь, консервы, сахар и печенье – всё это связывалось с ещё двумя новыми словами: «сухпаёк» и «командировка».
Слова эти то и дело повторялись и на занятиях, и просто в разговорах наставников, когда они, устав от беготни со своими питомцами, давали себе и собакам передышку и толковали всё о той же Чечне.
Линда поняла, что слова эти какие-то особенные, люди их и произносили как-то непривычно – кто с опаской, зябко поводя плечами, а кто бесшабашно, смеясь. Олег говорил спокойно, с тихой улыбкой, спорить ни с кем не спорил, а только трепал легонько загривок Линды, как бы подбадривал её – не слушай, мол, собачка, тут много лишнего говорится.
Примерно так же вела себя и Марина, наставник красавца-овчарки Гарсона, какой при каждом удобном случае норовил игриво куснуть Линду, намекнуть ей о своём расположении и симпатии. Но Линда была лабрадором, собакой другой породы, а кровосмешение на питомнике не допускалось, за этим следили здесь строго, наиболее активных мальчиков наказывали, или давали им соответствующее питьё, снижающее порывы страсти. Гарсон же с Линдой хорошо помнили: «Нельзя!» И слушались своих хозяев. Ослушаться запрета для служивой собаки – нет худшей провинности!
И всё же Гарсон был настойчивым парнем, при каждом удобном случае подбегал к Линде, демонстрировал свою готовность к любви и продолжению славного собачьего рода, но люди были начеку, оберегали своих питомцев, и всяческие вольности со стороны Гарсона тут же пресекались. Немецкий кобель-овчарка не должен был любить англичанку-лабрадора и всё тут! К тому же, Линде нужно было работать, а не бездельничать с тяжёлым животом, а потом возиться со своими щенками...
Да и вообще – надо собираться в Чечню, готовиться к серьёзной и, конечно же, опасной работе.
Мама Олега отлично это понимала. А сам Олег лукавил, успокаивал её.


* * *

Пришел отец, Михаил Яковлевич.
Линда услышала его шаги на лестничной площадке, едва заскрипела дверь лифта, тотчас подхватилась, и уже стояла с тапочками в зубах. Отец Олега, тоже невысокого, как и мама, роста, чернявый, с серебром на висках, неторопливый в движениях и рассудительный, умеющий держать себя в руках, наклонившись к Линде, погладил её, сказал нежно:»Ах ты, моя хорошая! Встречаешь. Спасибо, спасибо...»
Переобулся, снял плащ и только теперь увидел расстроенное, заплаканное лицо жены, спросил:
– Ты что, Нина? Что случилось?
– Вон, видишь? – Нина Алексеевна кивнула на автомат за шкафом – ствол его хорошо был виден.
– Олег принес?
– Кто же ещё! – и Нина Алексеевна снова тихонько заплакала.
Олег вышел как раз из ванны – с мокрыми волосами, гладко выбритый, спокойный. Пахло от него молодостью, здоровьем, хорошим одеколоном.
– Привет, Яковлевич! – кивнул он отцу. Тот уже привык к такому обращению, не обижался. Подростком ещё, в классе седьмом или восьмом, младший Александров вдруг застеснялся, или блажь какая нашла, от сверстников ли заразился – короче, стал он отца с матерью по отчествам называть. Нина Алексеевна сразу же запротестовала: «Какая я тебе «Алексеевна?» Я мать твоя, так и зови...» А Михаил Яковлевич лишь рукой махнул – да пусть подурит, пройдет это, перерастёт.
Не перерос. А дурости в поведении сына и не было никакой. Просто повзрослел, мужиком стал, ровней, значит, с отцом. А мужик мужику такую вольность в обращении может простить. Лишь бы уважал да понимал что к чему.
Олег понимал.
– Привет, сынок, привет! – в некотором недоумении и растерянности проговорил Михаил Яковлевич, спешно решая как дальше вести разговор с сыном: вид автомата несколько шокировал его и на какое-то время лишил красноречия. А Олег, как ни в чём не бывало, уселся перед телевизором, взялся нажимать кнопки каналов.
Мама решительно щёлкнула клавишей, потушила экран.
– Какие могут быть песни, Олежек?! – сказала она больным голосом. – Давайте поговорим... Отец же может... Ну, не всем надо ездить в эту Чечню!.. Миша! Что ты молчишь?!
– Да я пока и не знаю ничего! – пожал тот плечами. – Командировка, да? Ты не отказался, Олег?
Олег кивнул – спокойно, невозмутимо. Смотрел на родителей слегка насмешливыми глазами – ну что вы, в самом деле, чего всполошились?! Обычное же теперь дело – командировка в Чечню. Пять смен, пять сводных милицейских отрядов из Придонска в Чечне побывали, пришла пора шестому...
Мама сходу взяла быка за рога, напустилась на мужа:
– Миша, ты можешь позвонить? Звони сейчас же – Анатолию Григорьевичу, или Петренко. Лившицу звони! Пусть хоть раз нашей семье помогут!.. А Гликлих, забыл? Тоже не последний человек в городе.
– Петренко чего зря беспокоить!? – отвечал Михаил Яковлевич. – Это военная епархия, не милиция. Об Олеге надо было с генералом говорить, с Тропининым. Мы бы нашли к нему подход. Но кто знал, Ниночка, кто? Почему вы молчали по сей день?
– Да я знала не больше твоего, Миша! Он же как этот... – Нина Алексеевна показала кивком в сторону Олега. – Молчит, дела свои делает. А потом – нате вам, папа-мама, подарочек: в Чечню еду. Спасибо, сыночек! Вот обрадовал! Когда политехнический бросил... ну ладно, мы это пережили. Собаки так собаки. Работай, раз не можешь без них. Но тут – Чечня! Господи! Да вразуми ты его!
– Вот с Лившицем поговорить – думал вслух Михаил Яковлевич. – Он бы помог. Я, правда, никогда к нему не обращался, не было нужды... Гликлих – тот на пенсии уже, потерял влияние и связи. А у него медицина в руках, он бы мог помочь. Это реально. Надо думать... надо думать...
Старший Александров шевельнулся, поискал глазами портфель, сказал:
– Линда, принеси.
Линда вскочила, притащила в зубах тяжелый жёлтый портфель, легла рядом с Олегом. Весь её вид говорил: я с хозяином заодно. Снова услышала слово «Чечня», насторожилась.
– Сынок, в Чечню ты всегда успеешь, – говорил Михаил Яковлевич, расстегивая портфель и доставая из него записную книжку с номерами телефонов. – Или в какую другую «горячую точку». Раз уж тебе так не терпится мужское своё самолюбие проверить. Но Чечня – это не Отечественная война, пойми. «Вставай, страна огромная...» это, знаешь, из прошлого. Если бы на нас напали извне, как в сорок первом, я бы первый в добровольцы пошёл записываться, как твой дед, царствие ему небесное! И тебе бы сказал: иди, сын, защищай свою Родину, нас с матерью. А тут – криминальная же разборка, сынок! Пойми! Ельцин с Дудаевым не поделили власть, нас, всю страну, в кровавую бойню втянули...
– Нам нельзя Кавказ терять, Яковлевич, ты же хорошо это понимаешь. Союз распался, теперь за Россию взялись. Порубят на куски, не успеем оглянуться, дух перевести – здесь, у нас, на Дону будут!
– Ну, это ты хватил, сынуля, хватил! С перебором. – Михаил Яковлевич листал странички записной узкой книжечки. – До нашего Придонска чеченам этим вовек не добраться, не дадут, да они этого и не собираются делать, так я думаю. Им независимость нужна, Ичкерия, нефть, которая в Чечне под ногами хлюпает – ведрами черпай! Вот они за что бьются. Нефть – это большие деньги, влияние, политика! Ну и пусть бы они эту нефть хлебали, у нас своей хватит.
Нина Алексеевна в сильном волнении тискала руки.
– Миша, хватит тебе о политике, не нашего это ума дело. Звони. Скажи Анатолию Григорьевичу, что у Олега случился сердечный приступ, или жуткий гипертонический криз, давление за двести... Он поймет, даст команду в «скорую». Олега увезут в больницу, а завтра видно будет. Два-три дня полежит, ситуация изменится, отряд уедет... Нам важно выиграть время, пойми!.. А кинолога... да заменят, другого найдут! – повысила она голос, заметив, как Олег изменился в лице и готов яро возражать. И собак там у вас, в питомнике, полно, и кинологов. Пусть кто-нибудь другой съездит, а там видно будет. Ты же говорил, Олежек, что Марина, Проскурина, в Чечню со своим Гарсоном рвётся. Вот и пускай съездит...
Олег вскочил.
– Что ты говоришь, мама?! Как я буду в глаза своим товарищам смотреть!? И не забывай, что Марина – женщина, что она... Ну, ты же знаешь всё!
– Да знаю, знаю, сынуля, прости! Это у меня с языка сорвалось... Я сама уже не понимаю, что говорю.
Нина Алексеевна ушла в спальню, прикрыла за собой дверь – глухо доносились её рыдания.
Линда снова подняла голову: «Марина!» Хозяйку Гарсона она хорошо, разумеется, знала, она ей нравилась и при случае ластилась – Марина её баловала, время от времени угощала их с Гарсоном чем-нибудь вкусненьким, колбаской или белым хлебом.
Отыскав нужную страничку, Михаил Яковлевич решительно встал и пошел в прихожую, к телефону.
Встал и Олег, не менее решительно и строго сказал отцу: – Яковлевич, успокойся. Я поеду в Чечню. Не надо никому звонить, не позорьте меня!


* * *

Прощание их вышло торопливым и каким-то бестолковым, скомканным. Гремел оркестр, раздавались команды, у двух хвостовых вагонов скорого поезда суетилось множество людей в милицейской форме, в тамбуры все ещё затаскивали необходимую в командировке поклажу и оружие, кого-то громко ругали, за нерасторопность и забывчивость.
Потом, в наступившей тишине, стал говорить начальник УВД, генерал Тропинин; он стоял перед строем высокий, в форменной куртке и фуражке, на которой красовался двуглавый орёл, слегка жестикулировал в речи правой рукой, голос его был хорошо слышен – настоящий генеральский голос, твёрдый и зычный.
Слова Тропинина ложилось одно к одному:
– Наши товарищи, побывавшие в Чечне, зарекомендовали себя дисциплинированными, хорошо подготовленными профессионалами. Со стороны министерства к области нет претензий. Отлично поработали наши коллеги в Ачхой-Мартане, на блок-постах, на железной дороге... Уверен, что и ваш отряд проявит высокую подготовку, успешно выполнит поставленные задачи. А главная из них – сохранение целостности России, как государства, борьба со всякого рода бандитскими формированиями. Придётся поработать и с криминальным элементом, принять участие в наведении общественного порядка... Конкретные задачи будут поставлены там, на местах...
В заключение своей эмоциональной, продуманной речи генерал пожелал своим подчиненным вернуться из командировки живыми и здоровыми, напомнил, что практически у всех милиционеров, отбывающих в Чечню, остаются здесь, на Родине, близкие – жёны, дети, родители – надо помнить о них.
До отправления поезда оставалось теперь не более десяти минут, отъезжающим дали возможность обнять самых дорогих людей, а тем – сказать напутственные, главные слова.
Олега Александрова провожали родители и Марина.
Нина Алексеевна, с выплаканными глазами и несчастным, осунувшимся лицом, держала сына за руку, старалась сказать в эти минуты что-то очень важное, но мысли её путались, слова не выстраивались в законченные фразы, мешали друг другу, и понять маму было сложно. Но Олег понимал, в который уже раз ласково говорил: «Всё будет хорошо, ма... Ну что ты как на смерть меня провожаешь – она подождёт. Правда, Линда?»
Линда, сидящая у ног Олега, на поводке, согласно двигала хвостом туда-сюда, поочерёдно заглядывала в глаза и Нине Алексеевне, и молчаливо стоящему Михаилу Яковлевичу, и Марине. Волнение людей передалось и собаке, Линда тоже немного нервничала, переживала, не понимая всего, что происходило, но всё же она, как всегда, была на стороне любимого своего хозяина, всем своим видом давала понять его родителям:»Ну что вы так волнуетесь? Ничего страшного с нами не случится. Съездим в эту Чечню, поработаем, сделаем то, о чем говорил генерал, и вернемся. Ждите!»
Марина (она тоже, ведь, кинолог, знаток собачьей души) хорошо поняла и взгляд Линды, и её поведение, потрепала собаку за уши, и Линда лизнула ей руку в знак благодарности. Замечательно, когда тебя понимают!
– Нина, хватит! – сказал Михаил Яковлевич, – Осталось пять минут. Может быть, Мариночка что-то хочет сказать...
– Да-да, конечно! – торопливо согласилась Нина Алексеевна, и родители отошли в сторону, а Олег сейчас же порывисто обнял Марину.
– До свидания, любовь моя! – негромко, с большим чувством произнес он, жадно, на память, вдыхая запах её чудесных каштановых волос. – Каждый, день, каждый час буду думать о тебе, ждать встречи, здесь же, на перроне. Приходите нас встречать с Гарсоном – Линда, уверен, тоже будет ждать этой встречи. Видишь, как она смотрит на тебя – она всё понимает, чувствует разлуку.
– Понимает, конечно, – согласилась Марина. В голосе её – спокойствие, молодая женщина хорошо владела собой, эмоциям не поддавалась. Кажется, он, Олег, волновался больше неё, но, может быть, не потому, что уезжал на войну, а просто не хотел этой разлуки с ней, Мариной, с трудом представлял себе это полуторамесячное расставание – ведь они виделись каждый день, трудились бок о бок, общались практически ежеминутно, если кто-то из них не выезжал в тот день на задание, по команде из управления уголовного розыска.
– Ты всё же о работе там думай, Олежек, – продолжила Марина сдержанно, как, по её разумению, должна была говорить военная женщина, сослуживица, провожающая мужчину на такое серьёзное дело. – А то мало ли что... А, Линда? Ты как думаешь?
Линда снова согласно помотала хвостом: «Конечно, работать едем, преступников ловить».
– И работать буду, и думать о тебе не перестану! – Олег не выпускал Марину из объятий. – А ты о нас думай, ладно? Мы это почувствуем. Обязательно почувствуем!
Марине было немного не по себе в объятиях Олега. У них отношения, в общем-то, только развивались, ничего лишнего прапорщик Проскурина младшему лейтенанту Александрову не позволяла – даже таких вот объятий. Правда, сейчас, сию минуту, ситуация была особой, можно и разрешить обнять себя, и всё же, всё же... Оба они служили в одном подразделении, были на виду, о симпатии Александрова знали, на питомнике уже пошли соответствующие разговоры-намёки, а разговоров таких Марина не хотела – всё это было преждевременно. Конечно, оба они были молоды и свободны, и Олег Марине нравился как порядочный, твёрдый в словах и поступках мужчина, и как весьма квалифицированный, влюбленный в свое дело кинолог. Она тоже была докой в этом специфическом деле, так же беззаветно любила, растила и воспитывала служебных военных собак, и, уж поверьте на слово, общий язык с Александровым на этом поприще находила. Но её личные чувства по отношению к Олегу были пока что в зародыше, она сама в них не особенно разобралась, и потому не хотела форсировать события. А Олег – как сумасшедший: люблю тебя, Марина! Люблю! Давай поженимся!
Не далее как неделю назад об этом говорил.
Она от его натиска просто оторопела. Характер у неё такой – неторопливый. Хоть и женщина, а эмоциям подвержена слабо, холодновата от природы. Видно от того, что родилась зимой, двадцать третьего февраля, в мужской день. Да и, честно говоря, не находила пока в своей душе ответного горячего порыва на страстные слова и взгляды младшего лейтенанта Александрова. В милиции и майоров, и подполковников немало... Орлы! Вон, Володя Бояров, зам командира ОМОНа – настоящий гусар! Любо-дорого посмотреть!.. Жаль, занят, женат. Но тоже сейчас едет в Чечню, вместе с Олегом. Мужчины уезжают на войну, они, женщины, остаются.
Марина высвободилась из объятий Олега. Сделала это аккуратно, чтобы не обидеть его, наблюдательного и очень чувствительного. Стала вроде бы поправлять прическу – шикарные её волосы, в самом деле, немного были потревожены его руками, а что за женщина с растрепанными волосами?! На неё, броскую шатенку с блестящими карими глазами, и здесь, на перроне, в сутолоке и суете, поглядывают. Не нужно сбрасывать это со счетов.
Олег снова было хотел привлечь её к себе, но Марина сухо сказала:
– Не надо, Олежек. Люди кругом. Линда, скажи ему!
«Гав!» – сказала Линда.
Олег с Мариной засмеялись.
– Вот, видишь, она со мной согласна, – заявила Марина.
– Нет, она на моей стороне, – возразил Олег. – Линда, подтверди!
« Гав!»
– Тут ещё моего Гарсона не хватает – совсем развеселилась Марина. – Вот бы они любовный перебрёх на весь перрон устроили.
Подошел полковник Савушкин, начальник управления уголовного розыска, пожал руку Олега. Рослый, внешне добродушный, с мягкими, округлыми какими-то движениями, приобнял Александрова.
– Я так понимаю, ты там с Линдой в опергруппе будешь, Олег, – деловито произнес он. – Ребята, какие ездили, попадали в сборные группы. Кинологов – единицы, ты наш уголовный розыск будешь представлять.
– Не волнуйтесь, товарищ полковник, не подведу! – улыбнулся Олег.
– Я к тому, что кинолог там на особом положении, – Савушкин говорил просто, почти бесстрастно, но озабоченность и тревога в его голосе чувствовались. – Вам с Линдой часто первопроходцами предстоит быть. Надо это учитывать. Тут я с генералом полностью согласен.
– Понял, товарищ полковник. Мы будем стараться.
Савушкин погладил Линду по голове, отошёл с прощальным и вежливым кивком, как бы извиняясь и перед женщиной: прервал же их беседу.
– По вагонам! Отправление дали! – прозвучала команда. Это – майор Бояров, Марина невольно оглянулась на его голос.
Олег крепко сжал её руки.
– Пообещай, Марин!
– Что?
– Что выйдешь за меня... Как вернусь из Чечни.
– Я... Я подумаю, Олег. Ну что ты гонишь лошадей?! Чего так спешишь?
– Жизнь короткая, Марин. На войну еду. На войну!
– Вернёшься – потом я с Гарсоном поеду... Потом, Олежек, потом! Ну что ты, в самом деле, на бегу спрашиваешь?! Иди, а то отстанешь... Линда, смотри, вся изнервничалась!
Подбежала Нина Алексеевна, за нею торопливо подошел Михаил Яковлевич, каждый из них старался в последний раз обнять сына, сказать напоследок что-то очень существенное, главное, с чем бы их кровиночка и уехал, помнил в дороге и там, в Чечне. А Олег, отвечая на поцелуи отца-матери, не сводил глаз с любимой женщины. В этом его прощальном взгляде, обращенном к Марине, было всё: и надежда скорой встречи, и страстный призыв о взаимопонимании, и мольба страдающего, одинокого пока сердца.
Подхватив Линду, Олег запрыгнул в тамбур уже тихо поплывшего вдоль перрона вагона, толпа провожающих двинулась вслед за поездом, женщины плакали, махали руками, старались перекричать друг друга: «Володя, напиши сразу, как приедешь!..» «Коля, позвони, не забудь, мы будем ждать!..» «Олег, носки тёлые в сумке, на дне-е...»
Духовой оркестр бодро ревел медными своими глотками, над перроном и всей привокзальной округой разносился знакомый до боли марш «Прощание славянки», которым Россия провожала своих сыновей и в начале того, двадцатого, века на Балканы, и вот теперь, в самом его конце... Провожала на войну.
Стояла золотая, замечательная осень 1995 года.


Глава вторая

Олегу с Линдой выпал Гудермес.
Военная судьба особенно с людьми не церемонится – кому как повезёт с местом службы.
Дауров, командир сводного отряда кинологов МВД, подполковник, спросил Олега ещё там, в Грозном:
– Александров, в Гудермес поедешь?
– Поеду, – не задумываясь, ответил тот. Им с Линдой всё равно – в Чечне не бывали, что Аргун, что Шали, что Ведено, разницы большой не было. Правда, Аргун – это, считай, пригород Грозного, каких-то пятнадцать километров, а Ведено – это уже басаевская вотчина, там боевики царствовали и держали в напряжении всю округу. А Гудермес – поближе и, сказали, поспокойнее.
– Хорошо, готовься, – занято бросил Дауров и ушел по своим делам.
А что им с Линдой готовиться?!
Встали и пошли. Вернее, залезли часа через два в кузов «Урала» и поехали, вместе с четырьмя оперативниками: двое из Омска, оба Алексея, Смирнов да Рыжков, один капитан, другой – лейтенант. Смирнова командиром опергруппы назначили – он и старший по званию, да и опыта у него побольше, давно в милиции, в уголовном розыске. Серьезный, можно сказать, даже педантичный человек, что для милиционера, в общем-то, положительное качество: педанты и перестраховщики, осторожные люди, меньше на войне гибнут, ибо инструкции и уставы для военного – мать-защитница, она таких, живущих с умом, оберегает. А кто недисциплинированный да о собственной безопасности не заботится, того смертушка и косит. Или другие от таких безответственных людей страдают.
Ещё два опера – уральцы, из Свердловской области. Дима Шевцов – тоже из уголовного розыска, старлей, а Саша Шорохов – этот из ОБЭПа, раскрывал у себя в Первоуральске экономические преступления.
Все пятеро быстро перезнакомились, коротко рассказали о себе. Длинных биографий ни у кого не было: двадцать пять – тридцать лет за плечами, офицеры милиции, служили в разных концах необъятной России, теперь вот по воле случая вместе, в кузове военного грузовика «Урал».
В кабине – ещё один офицер, он этим грузовиком и командует, и старшина за рулем, они там толкуют о чем-то своём, голосов их в кузове не слышно. А у заднего борта – молчаливый пулемётчик, ствол его грозного оружия торчит над бортом, а парень не сводит напряжённых глаз с убегающей назад серой асфальтовой ленты и «зелёнки» по бокам шоссе. «Зелёнка», придорожные кусты и невысокие деревца, и правда ещё в листьях, Чечня – это юг России, тут на несколько градусов теплее в сравнении с той же средней полосой, и растительность ещё не сбросила листву, хотя и пожелтела, стоит в осеннем убранстве.
Пулемёт у борта машины – это, конечно, серьёзно, не в туристическую поездку отправились пассажиры «Урала», но человек, в том числе и военный, быстро ко всему привыкает. Сначала наши пятеро молодых милицейских офицеров притихли, сами поглядывали по сторонам – не прячется ли вон за тем развесистым вязом боевик, потом напряжение несколько спало, народ расслабился и заговорил – чего, в самом деле, истуканами сидеть. Язык человеку для общения дан, для разговоров.
Как водится, в компаниях заводила дорожных разговоров быстро находится.
Рыжков, лейтенант, с простодушным лицом, улыбчивый и контактный, словом, рубаха-парень, сразу как-то всем понравился. Знакомясь с коллегами, представлялся просто: «Лёша... Можно ещё проще – Лёха.» И белозубо смеялся при этом, и весь его вид как бы говорил: я – перед вами, ничего не прячу, прошу любить и жаловать. С такими, как Рыжков, и сходиться просто, и дружить легко. Эти не выясняют – «А ты меня уважаешь?», и самого тебя принимают, какой есть, с недостатками и всеми твоими моральными потрохами, но это не значит, что люди эти наивные простачки. Будьте уверены, довольно быстро разберутся кто есть кто, сделают правильные выводы. В милиции, вообще в спецслужбах, такие люди ценятся – за наблюдательность и быстроту мышления, за умение в короткий срок сориентироваться в человеке, понять, кто перед ним. А простота поведения может быть и игрой – так легче входить в доверие к определённым, интересующим ту же милицию, оперов, людям, фигурантам.
Но сейчас оперуполномоченный угрозыска лейтенант Рыжков не играл, а вёл себя вполне естественно, все это видели и понимали, в том числе и Олег. Они с Рыжковым просто потянулись друг к другу, мгновенно, ещё там, в Грозном, при знакомстве, подружились. Да и Линда в нем, Рыжкове, своего почувствовала. В кузове «Урала», едва они разместились на скамейках с нехитрой своей поклажей-амуницией, Линда взяла да и положила голову на колени лейтенанта.
– Во, видал! – восхищенно и с некоторым удивлением сказал Лёха и осторожно погладил чёрную голову собаки. Вообще-то, собак с некоторых пор он недолюбливал и побаивался: в детстве, у себя во дворе, дразнил привязанного у будки Шарика, тянул у него миску с едой, а тот возьми его и тяпни!.. Крика было, испуга... Но Шарик против мощной этой розыскной собаки – козявка. Линда и статью вышла, и ростом. С такой не побалуешь.
Линда почувствовала в симпатичном этом парне и то, что он её немного побаивается, потому и положила к нему голову на колени. Мол, не бойся, раз ты с хозяином моим подружился, то и мне, выходит, друг. Хотела было ещё и лапу лейтенанту Рыжкову подать, но передумала: лапа – это официально, так люди делают, когда здороваются или знакомятся. Но людей при этом не поймешь – что у них на уме? Вроде и руку протягивает, и лакомство на ладони, а тут же может и за ошейник схватить или прутиком огреть.
Олег подал Лёше кусочки печенья – раскрошилось в кармане куртки.
– На, угости её...
Линда взяла с ладони печенье, похрумкала с удовольствием, повиляла хвостом в знак благодарности – дескать, спасибо, давай ещё.
Оперá, наблюдавшие за собакой, посмеялись – ишь, сластёна! Не иначе, в хозяина.
Пулемётчик у заднего борта шевельнулся, напрягся – что-то парню показалось подозрительное там, в «зеленке». Невольно напряглись и наши пятеро, взялись за оружие. Но тревога оказалась напрасной – за поворотом теперь ясно было видно женщину с коровой, они и шуршали, возились в придорожных кустах.
Кто-то, может, и улыбнется невольно – чего, мол, так напрягаться да при виде мирных коров за автоматы хвататься!? Но не будем забывать, что пятеро молодых, необстрелянных ещё милицейских оперов ехали на войну, по неспокойной чеченской земле, что они уже были наслышаны о всяких засадах-нападениях, и плёнки видели, и с очевидцами таких «чэпэ» в Грозном беседовали, а главное не имели ещё боевого опыта и об этой самой войне слышали пока что только стыдливо-закамуфлированное в словах: защита целостности Российского государства, борьба с незаконными вооружёнными формированиями на территории Чеченской республики, помощь местным правоохранительным органам в розыске преступников... Ну, и дальше в таком же духе. Да, всё это соответствовало правде, но проще и честнее было бы сказать, что подавляется чеченский мятеж, спровоцированный Кремлем, российскими властями, тем же Ельциным и его подручным Грачевым, пообещавшим президенту подавить этот самый мятеж в течение нескольких часов двумя десантными батальонами.
Десять месяцев минуло с той поры. Грозный разбит, уничтожена Майкопская бригада, штурмовавшая город, погибли тысячи солдат и мирных, ни в чем неповинных граждан. Россия стонала от горя, истекала кровью Чечня, тонула в слезах вся страна.
Пятеро молодых офицеров милиции прекрасно всё это знали, но сейчас ехали в большом военном грузовике уже со спокойными лицами. Каждый думал о своём. Никто из них не знал, не мог знать, что ждет их впереди, завтра, послезавтра...
Гул мощного мотора, свист ветра, похлопывание неплотно натянутого на дуги тента, утомительно-унылый пейзаж осенней равнинной Чечни.
Где здесь, на шоссе, могут быть боевики? Дорога хорошо просматривается, скорость «Урала» приличная, пулемётчик наготове, да и автоматы под рукой.
В кузове – непритязательный, мужской разговор, точнее, даже не разговор, а короткие фразы-реплики. Это женщины могут по любой житейской мелочи вести долгую беседу, а мужчинам важна информация, оценка событий. Событий же в данную минуту никаких не происходило, разве только то, что грузовик мчался по хорошему федеральному шоссе, приближаясь к конечной цели их поездки, и надо было только запастись терпением и выждать время. И не думать ежеминутно: вот сейчас, вон за тем поворотом, что-то произойдёт...
Человек, даже военный, не может жить и действовать в постоянном напряжении – психика не выдержит. Нервам можно и нужно дать отдых. Спокойно же на дороге. Пролетают встречные машины, их грузовик обгоняют легковушки – так и должно быть.
В кузове «Урала» уже не разговор – трёп. О том, о сём. Даже Линда позевала, да и свернулась у ног Олега, подрёмывает. К гулу машины и дорожной тряске равнодушна – приучена ко всему. И к поездкам в автомобиле, и к стрельбе, и к скудной пище. Неплохо бы, конечно, мясца сейчас, печенье – это так, желудок подразнить, силы от него никакой. Впрочем, сейчас она и не нужна – лежи себе... Вот, приедут они, начнется настоящая работа, беготня, многократное обнюхивание всего того, что потребует от неё хозяин... Подождём... Приедем... Ехать хорошо...
Поглядывая на беспечно дремлющую у его ног Линду, Олег думал о другом. Вспомнил вдруг совет умного человека, полковника Колчина, начальника кинологической службы МВД России. ещё там, в Москве, на инструктаже в Жуковском, откуда сводный отряд кинологов улетал в Чечню, Колчин советовал: «Хочешь выжить на той же дороге, в машине с брезентовым верхом – разрежь этот брезент или приподними его так, чтобы тебе была видна обочина, и держи палец на спусковом крючке автомата... Во всяком случае, тебя не застигнут врасплох».
Колчин был сейчас далеко, совет полковника как-то не вязался в этот момент со всем тем, что окружало грузовик «Урал» и пятерых милицейских оперов с дрессированной собакой, под тентом было тепло и уютно, за бортом машины пролетал всё тот же осенниий пейзаж... Чечня... Мятежная, недовольная Кремлем республика, пожелавшая вдруг самостоятельности, вольницы...
Впрочем, Олег скоро забыл о Колчине, его, пожалуй, подняли бы сейчас на смех, скажи он о полковнике и его советах – чего, мол, ты, кинолог, такой трусливый? И что: сейчас, вот, резать ножами дыры в тенте, совать в них стволы да так и сидеть до самого Гудермеса?!
Даже не смешно – глупо. Это же сразу пятно, ярлык на весь срок командировки. Потом о нем, Александрове, кинологе из города Придонска, вот эти же общительные и дружески настроенные к нему омские и уральские оперативники будут рассказывать своим сослуживцам: «Да был у нас в Гудермесе собаковод один... тёмного куста боялся. Предлагал, когда мы ехали в машине, тент резать и строчить из автоматов... Ха-ха-ха...»
Прочь, прочь эти мысли из головы! Успокойся. Инструкции – инструкциями, а жизнь – она свои коррективы вносит. Едут спокойно, в кабине люди тоже на дорогу да по сторонам смотрят. «Урал» этот – череповецкого ОМОНа, люди опытные, у них скоро смена, почти полтора месяца за плечами, скоро домой...
Лёша спросил:
– Слышь, Олег, а правда что собаки, вот твоя Линда, всё черно-белое только видят? А мы, люди, – в цвете?.. И вроде обоняние у собак в тысячи раз больше. Нам, в Омске, один кинолог лапшу такую на уши вешал – искали мы как-то взрывчатку в кинотеатре...
– Если точно, то обоняние у собак в одиннадцать с половиной тысяч раз выше, чем у нас, у людей. – Поговорить о собаках – милое дело для любого кинолога. – Наукой установлено!
И Олег с заметной гордостью глянул на Линду. Та подняла голову, вильнула хвостом – именно так, хозяин!
Дима Шевцов скривил губы:
– Учёные чего хочешь напишут. В одиннадцать тысяч раз, мужики! Как это можно определить? И это... про чёрно-белое восприятие у собак. Что – в голову собаки ученый залез? Я лично вижу красное и говорю: «Красное». А пёс? Он же не скажет. И лампочку ему в башку не вставишь, или катетер какой.
– А волк? – загорелся спором и старший группы, Смирнов. – Я охотник, не раз на зверя ходили. Отмерим площадь, по углам станем и давай орать, гнать его на стволы. А где надо – веревку с красными флажками натянем. И он ведь бежит от флажков! Значит, видит волк красное, разбирается в цветах. Также, как и собака.
– И собака видит, и волк, – согласился Олег. – Учёные исследовали глаз собаки, сказали: видит цвет, различает их. Но главное для неё – обоняние. Потому я с вами. Будем с Линдой искать оружие и взрывчатку.
– Ну, посмотрим, посмотрим, – недоверчиво протянул Шорохов, поглядывая на насторожившуюся Линду. «Обэповца», судя по всему, собачья тема мало заботила, думал о своём, оставленном дома, на Урале. А чёрная эта псина, лежащая у ног кинолога... может, и будет от неё прок. Конечно, раз в Чечню направили, значит, чего-то она умеет. Он же, Шорохов, привык ловить-изобличать преступников сам, имел дело с экономическими всякими ухищрениями преступников, а собаки, как известно, в финансах не разбираются.
– Такие вот, как Линда, и в МЧС служат, и у геологов, не говоря уже про уголовный розыск, – продолжал Олег просвещать своих новых товарищей. – Пёс может и газ находить, и руду, и поводырём у слепых быть... А в Великую Отечественную войну – вы же должны знать об этом! – собаки и санитарами были, и немецкие танки взрывали, с донесениями бегали... Собачки, мужики, многое сумеют, если их обучить.
– Ну, про собак-санитаров и то, что они танки подрывали, я читал. Или по телевизору видел, – сказал Рыжков. – А вот чтобы руду искать, камни... Слышь, Олег, а золотишко твоя Линда найдет? Вот, вернусь из Чечни к себе в Сибирь, куда-нибудь на прииски закачусь с такой, собаченцией, а? – Он потрепал Линду за шею. – Разбогатею.
– Линда, скажи ему – найдешь? – велел Олег. Уточнил: – Золото.
Линда не слышала раньше такого слова и виновато лишь помахала хвостом. Но ей было приятно, что все эти серьёзные люди с автоматами в руках говорят о собаках, что уделяют ей внимание. Она снова положила голову на колени нового друга хозяина, Лёши, и тот решительно заявил:
– Всё! Завожу такую же Линду! Буду искать золотишко.
– Ты потом, когда разбогатеешь, про нас не забудь. – Смирнов сказал это без улыбки, бесстрастно, как говорят о чем-то малозначительном, пустом.
Замелькали одноэтажные кирпичные дома – «Урал» въезжал в Гудермес.


* * *

За каменным, некогда побеленном забором, – четырехэтажное здание педучилища и несколько других разномастных построек, имевших хозяйственное назначение. Во всех этих помещениях разместились спецотряды милиции и комендатура Гудермеса. Спецотряды – это ОМОН, Вологодский и Саранский. Человек по восемьдесят – хорошо подготовленные, экипированные всем необходимым бойцы. За забор можно попасть только через массивные железные ворота, которые охраняются круглосуточно. Кроме того, сидит в укромном месте снайпер, обзор у него замечательный, и ночью через свой оптический прицел он видит нужные ему объекты и забор также хорошо. А на самом заборе – грозные, броские надписи: «МИНЫ!» И они, мины, действительно установлены по всему периметру огороженной этой территории. Российские милиционеры сюда не играться приехали – война, как-никак.
У омоновцев – свои задачи, а у вновь прибывшей опергруппы во главе с капитаном Смирновым и приданным ей кинолога с собакой – свои. Но все задачи сливаются в единый оперативно-тактический замысел, рычаги которого находятся в Грозном, в ГУОШ, в группе управления оперативного штаба МВД России. А сам штаб, естественно, в Москве, оттуда и поступают все главные политические и военные команды.
Гудермес – важный стратегический узел. Город – на федеральной автомагистрали, значит, здесь нужны блокпосты, проверка всего подозрительного транспорта, рядом – Дагестан, граница с соседней республикой, обиженной чеченскими мятежниками, подбивающих братьев-мусульман на волнения, митинги и вооруженное сопротивление федеральным войскам, самой власти. Гудермес – это и железнодорожная ветка, и река с охраняемым теперь мостом, и перекрёсток многих важных дорог, а, главное – воинственно настроенная часть населения, многие из которых днём – «мирные жители», а ночью – самые настоящие боевики. Их-то в числе других оперативных задач и предстояло искать прибывшей группе капитана Смирнова совместно с местной милицией.
... Комната в общежитии операм досталась на первом этаже. Ничего интересного про эту комнату сказать не удастся: бывший какой-то учебный класс педучилища, а теперь пять коек вдоль стен и по углам с тонкими матрасами и синими потертыми одеялами, шкаф для одежды с полуоторванной дверцей, стол в центре комнаты с рядком стульев и табуретов. Примечательными были здесь две вещи: хрипящая день и ночь рация в одном из углов, у койки капитана Смирнова, и стены, сплошь увешанные фотографиями голых и полуголых девиц в завлекательных позах. И на многих этих фотографиях, кто-то, сексуально озабоченный, живший здесь ранее, заботливо, для следующих поколений командированных оперов написал красным фломастером: «ХОЧУ ТЕБЯ, ПАРНИША! ВОЮЙ СМЕЛО! ЖДУ!»
Психолог писал, со знанием дела. Стимул для молодого российского милиционера – налицо.
Койка Олегу досталась не самая удобная, в середине комнаты, за столом, но зато с неё было удобно любоваться разукрашенными этими стенами с голыми красотками. Впрочем, если оставалось время от службы или не очень хотелось спать. Но стимул для эротических мечтаний, безусловно, был, тот, кто лепил красоток на стены, хорошо это понимал. Сам, наверное, был двадцатилетним ловеласом, поклонником женских прелестей. А в эти годы, как известно, либидо, то есть сексуальное влечение, самое что ни на есть активное...
Линда с интересом обнюхала новое жилище своего хозяина. Глянула вскользь и на девиц, фыркнула. Негодницы. Она, собака, и то своё срамное место хвостом прикрывает. А эти...
Ладно, хозяин сам разберётся, что к чему. Может, это ему да и всем его новым друзьям на пользу. А Линде всего этого позора не видеть – жить ей во дворе, в будке, где до неё жил какой-то неряшливый кобель: и шерсти там полно, и запах муторный, хоть нос лапой зажимай.


Глава третья

Капитан Смирнов задал работёнку своей опергруппе уже на следующий день: по рации его вызвал комендант, представил местному оперу, чеченцу, а тот, пряча глаза, назвал адрес, где может быть оружие.
– А что вы сами-то, Залимхан? – задал комендант вполне резонный вопрос.
– Да как вам сказать, товарищ подполковник... – Залимхан, толстенький, лысеющий уже человек в мятой какой-то одежде, совсем не похожий на милиционера, возглавляющего уголовный розыск, тискал фуражку короткими подрагивающими руками. – Вы приедете и уедете, а нам тут жить.
– А-а... – лицо коменданта, осунувшееся, с красными невыспавшимися глазами, дёрнулось в невольной гримасе. – Боишься, значит.
Залимхан повел плечом, опустил голову.
– Ну... зачем так говоришь, Иван Алексеевич?! Просто мера предосторожности. Слышал, наверное, в Аргуне... Всю семью нашего коллеги вырезали... Я знал Алихана...
– Читал, – кивнул комендант. – Вон, сводка лежит... А ты как думал, Залимхан? Война идет, не что-нибудь. А на войне, между прочим, погибают!
Чеченец молчал, уткнув взгляд в пол, сидел перед столом коменданта нахохлившийся, с сурово сдвинутыми чёрными бровями, чужой. Нужного разговора как-то не получалось, а ведь делали они одно дело – наводили порядок в городе, втором по величине и значимости населенном пункте Чечни, оба – но каждый по-своему! – желали этого порядка, спокойствия в домах и на улицах, а прежде всего – в душах людей.
– Я понимаю, Иван Алексеевич, – глухо отвечал Залимхан.
Он по-прежнему не поднимал головы, и коменданта это стало раздражать. Чего он башку угнул, этот местный сыщик, почему от прямых вопросов весь словно съёживается?! А ещё офицер, в милиции не первый день. Чувствовал подполковник, по поведению сидящего перед ним человека видел, что тот неискренен, явно ведёт с ним некую игру, что-то не договаривает, хотя адреса людей, у которых есть оружие и боеприпасы, называет.
– Ваха Бероев – это что за человек? – комендант, опустив усатое лицо к бумажке с фамилиями, ткнул острым карандашом в заинтересовавшее его имя.
Залимхан вздохнул.
– Родственник мой. Правда, дальний. Но он – опасный человек, Иван Алексеевич, с Рамзаном дружбу водит. А Рамзан, сами знаете, полевой командир.
– Знаю.
– Ну вот. Не могу я к Вахе сам в дом войти, Иван Алексеевич, поймите меня правильно. Рамзан не простит. А у меня четверо детей.
– Ваха сейчас здесь, в городе?
– Нет. Где-то с Рамзаном. А оружие в его доме есть! Я работаю, Иван Алексеевич. Люди помогают. Не все против вас, федералов, настроены. И что будет важное – всегда доложу. Банда Рамзана где-то недалеко... Такая у меня информация.
– Ладно. – Комендант – высокий, тощий, с чисто выбритым лицом – поднялся. – Я дам команду, адреса проверят.
Помолчал, потянулся к пачке сигарет, закурил, предложил сигарету и Залимхану, но тот отказался.
– Ты всё же определяйся, – сказал комендант сурово. – Твои шатания ни к чему хорошему не приведут. Или ты России друг, или... Понимаешь, о чем я говорю?
Чеченец молчал.
– Ты, Залимхан, со мной не финти, – продолжал подполковник. – Я вас, чеченов, насквозь вижу. Вся эта возня с независимостью – блажь дудаевская и больше ничего. Москва Кавказ никогда не отдаст. И цари русские не дураки были, и мы не пальцем деланы. Тоже мне – сепаратисты! Ха! Столетия, можно сказать, за Кавказ бились, сколько крови тут пролито, солдатских жизней положено, не говоря уже про деньги, а теперь... А теперь – Ичкерию им подавай, свободу!
– Я всё понимаю, Иван Алексеевич, – тихо проговорил Залимхан. – И поведение Джохара не одобряю. У Дудаева крыша поехала, не иначе. Плохо всё это для него кончится.
– Кончится тем, что подерёмся да и помиримся потом. – Комендант, походив по комнате, малость размявшись, снова сел за стол, придавил в пепельнице дымящийся ещё окурок. – А про Дудаева и говорить не хочу – не простят ему, конечно... И я лично в драке этой с вами смысла не вижу. Ничего не изменится, только обида друг на друга останется. А жить-то нам и дальше вместе придется, на одной земле, в одной стране.
– Не мы, чеченцы, войну начинали, Иван Алексеевич!
– Да, не мы с тобой лично, – со вздохом согласился комендант. – Но чубы-то наши трещат, не у панов!
– Вот! И я о том же! – Залимхан вскинул на коменданта повеселевшие глаза – наконец-то его стали понимать! – Потому и прошу, Иван Алексеевич: пусть ваши ребята пошерстят эти адреса. Оружие там есть, это надёжная информация, верная. А мы ещё со своей агентурой поработаем, польза будет.
Комендант покивал, задумчиво глядя в окно – серый день там тлел, не торопясь, падали пожухлые листья с тополя, несильный ветер шевелил его ветви, где-то поблизости тявкала собачонка.
– Значит, Рамзан, говоришь, где-то здесь, недалеко?
– Да. Он между Аргуном и Гудермесом, далеко не уходит. Мои люди так мне докладывали, Иван Алексеевич.
– Ладно, иди, Залимхан. Мы поработаем. Я опергруппу пошлю
по этим адресам. Вот, капитан Смирнов этим и займется.
С этими словами комендант сунул список в небольшой сейф, стоящий сбоку от стола, на тумбочке, и повернул ключ.


* * *

К добротному, из красного кирпича дому Вахи Бероева опергруппа капитана Смирнова подъехала на собственном транспорте – задрипанном, латанном-перелатанном «УАЗе». Машину эту передавали с рук на руки меняющие друг друга оперативники разных областей России, Смирнов со своей группой – шестые по счету. Водитель на колымагу не полагался, и потому на «УАЗе» рулили все, кто умел. И, соответственно, ремонтировали. Передние колёса были от какого-то трактора, что ли, задние, лысые, может, от «форда», движок, правда, стоял «родной», зато баранка, рулевое колесо, – от «Волги» двадцать первой модели, белое и с никелированным кольцом звукового сигнала, что предавало салону, обшитому старыми суконными одеялами, вполне достойный вид. Эта «антилопа» и возила оперативников довольно исправно, Лёша Рыжков, лейтенант, изъявивший желание рулить, повозился с машиной, кое-что подкрутил в системе зажигания и карбюраторе, сменил масло в двигателе и коробке передач, и «УАЗ» задышал увереннее и бегать стал резвее. Теперь они впятером, с Линдой на заднем сидении, и раскатывали по Гудермесу, не выпуская из рук автоматов и по-хозяйски поглядывая в мутные окошки, на проплывающие мимо улицы, разномастные дома, автобусные остановки, магазины и ларьки...
Дом Бероева нашли без особого труда – в руках у капитана Смирнова была карта Гудермеса, и он лишь командовал Рыжкову:
– Направо... Теперь сверни в переулок, да, здесь. Приехали. Лёша, ты – в машине, остальные – за мной. Олег, тебе с Линдой – простор действий. Вперёд!
Олег кивнул, сразу за железными мощными воротами отпустил Линду с поводка, велел ей: «Ищи!»
Дом – просторный, из нескольких недурно обставленных комнат в коврах, с современной мебелью, с многочисленными домочадцами – но только женщины и дети.
– Хозяин, Ваха, где? – для проформы спросил Смирнов у сурово поджавшей губы старухи, но та лишь приоткрыла рот:
– Нету.
– Так, мать, детей уведи. И самим вам тут делать нечего. Обыск будем делать.
– Какой обыск? Чего искать будешь? Где прокурор?!
– Прокурор на месте сидит, не волнуйся, он всё знает. А искать будем оружие.
– Какое оружие?! Откуда оно у нас!? – заверещала старуха, но Смирнов вежливо выпроводил её вслед за остальными.
Женщины и дети, испуганно поглядывая на чёрную собаку, молчаливо тыкающую нос во все углы и щели, попятились вон из комнаты, а опергруппа занялась своим делом.
Внешний, поверхностный осмотр ничего не дал – ни в шкафах, ни в ящиках «стенки», ни в подвале, под полом, обещанного Залимханом оружия не оказалось, и капитан, чертыхнувшись в его адрес, поскучнел и собрался было давать команду «Отбой!» Но Линда, в очередной раз побегав по комнатам, села вдруг у дивана в спальне и выразительно смотрела на быстро подошедшего к ней хозяина: «Здесь!»
Олег с Шевцовым подняли сидение – под ним ничего интересного: какое-то старое тряпьё, картонная коробка, из-под женских сапог, свёрнутая тонкая веревка, детская игрушка, фонарь без батареек...
– Что-то твоя псина не того... – сказал разочарованно Шевцов. – Пусто.
Но Линда не уходила, сидела на месте. Глаза собаки прямо настаивали, требовали: «Здесь! Ищите!»
Диван перевернули, поставили набок. Под днищем, на специальных скобах, завёрнутый в женский старый халат покоился автомат, «Калашников». Без патронов.
– Хозяйка, сюда иди! – зычно позвал Смирнов, и старуха тотчас явилась, замахала руками:
– Ничего не знаю! Никакого оружия у нас в доме не было. Это вы сами его туда положили!
– Как сами?! А халат мы где взяли?
– Не знаю. Он тут висел, это Лейлы халат! Или Розы.
Позвали и Лейлу, невестку старухи, и Розу, дочь, те тоже мотали головой – не знаем, мол, откуда взялся под диваном автомат, не видели ничего...
Заново, с ещё большей тщательностью, обыскали дом и сараи во дворе, гараж с довольно свежей «Нивой», но ничего больше не нашли.
Подписывать акт об изъятии автомата женщины отказались.
Впрочем, Смирнов особо и не настаивал. Ясно было, что «калаш» принес домой Ваха. Уехали с добычей.
Линда стала в этот день героем. Все четверо оперов по-новому смотрели теперь на четвероногого сыщика, поочередно поглаживали её, а сам Смирнов – уже дома, в общежитии – открыл банку тушёнки и вывалил её в собачью миску со словами:»Ешь, Линда, заслужила.»
Лёха Рыжков, лежа на койке, наблюдая как Линда уплетала тушёнку, протянул удивленное:
– Надо же! Нашла! А то бы мы ни с чем вернулись.
И подмигнул Олегу – молодец, дескать, наставник!


Глава четвёртая

«Калаш» в доме Вахи Бероева был только началом успешной работы Линды и Олега, за неделю они с подачи Залимхана, да и по собственной инициативе опергруппы, в порядке «зачистки», нашли ещё пару автоматов, ручные гранаты и несколько тротиловых шашек. О том, что Залимхан давал нужные адреса, знал только комендант; подполковник на клочке бумаги писал Смирнову название улицы и номер дома, говорил: «Проверь, Алексей. Пусть ваша Линда нюхнёт там. Глядишь, опять чего найдёте».
Комендант уже был наслышан о кинологе и его собаке, одобрительно высказывался об их работе и каждый раз при этом ронял:
– Молодцы!
Опергруппа работала, дел всё прибавлялось, оружие и боеприпасы регулярно теперь изымались практически во всех спецоперациях, но – странное дело! – в домах, где производились обыски, как правило, не оказывалось мужчин. Женщины лишь разводили руками да бросали на приезжих русских милиционеров недовольные, косые взгляды.
Капитан Смирнов говорил на эту тему с комендантом, Иван Алексеевич внимательно слушал оперативника, его аргументы, среди которых был и такой: Залимхан, давая адреса, тут же предупреждал о предстоящей операции и хозяев автоматов, мол, грядёт такого-то числа «зачистка», имей это в виду, и мужчины на какое-то время исчезали.
– Ну, может, ты, Алексей, и прав, – думал вслух подполковник. – Тогда помозгуй с ребятами, чего тут можно сделать. У вас, у сыщиков, мозги особые. Какую-нибудь проверку Залимхану организуйте, дезу ему запустите... Не знаю, сам соображай. Я ему, честно говоря, не особенно верю. Чеченец, что с него возьмёшь? Но польза всё-таки есть – оружие вы находите.
– Находим, – соглашался Смирнов. – Но они не очень от этого страдают. Автоматов у них горы.
– И автоматов полно, и боевики где-то поблизости бегают, – в тон оперативнику рассуждал комендант. – Рамзан Гадуев в федеральном розыске, так же, как и Басаев. Да их у меня, вон, целый список – подполковник кивнул на сейф. – И Ваха этот, Бероев. Он же родня Залимхану и рассчитывать, что тот выдаст Ваху... сам понимаешь. Значит, ловушку ему надо устроить. Дом его вы теперь знаете, покараулить может быть, посидеть где-нибудь поблизости. Боевик он, этот Ваха, что тут непонятного?!
– Я подумаю, Иван Алексеевич.
– Подумай, Алексей... А изъятое оружие – это в любом случае хорошо. Это спасенные жизни наших ребят, да. Хотя оружие само по себе не стреляет. Боевиков надо искать.
– Стараемся, товарищ подполковник. Залимхан дал мне кое-какую информацию.
– Старайся, Алексей, старайся, – занято сказал комендант и потянулся к затрезвонившему телефону – звонили из Грозного, из ГУОШа.


* * *

О быте командированных в Гудермес милиционеров особой заботы на огороженной и заминированной территории педучилища никто не проявлял. Сорок пять суток – срок не такой уж и большой, считало начальство, молодые здоровые мужчины вполне могут и сами о себе позаботиться, обойтись, в частности, без столовой, какая в данный момент в здании не функционировала (да и раньше, говорят, здесь был только буфет). Словом, забота о пропитании стала делом рук самих омоновцев и оперов с собакой, хотя, ради справедливости, скажем, что и тем и другим выдали продукты, да и командировочные они получали. Кашеварить же приходилось самостоятельно.
Капитану Смирнову, как начальнику, с кухней возиться, разумеется, было не положено. Лёша Рыжков взялся за «УАЗ», «антилопу», посвящал машине всё свободное время, иначе та не стала, бы ездить. Оставались уральцы Шорохов и Шевцов, ну, и Александров Олег со своей Линдой. Но от собаки на кухне какая может быть польза? Разве опробовать варево...
Короче, кашеварили они по очереди. Кто-то из прежних жильцов их комнаты-класса оставил «Шмель» – старенький и капризный бензиновый примус, им автомобилисты любили пользоваться. Вот на этом «Шмеле», пока он благополучно потом не взорвался, Олег в числе других поваров-самоучек и кашеварил: тушенку

_________________
"Прошлое — забыто, будущее — сокрыто, настоящее — даровано..."


Вернуться наверх
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ 1 сообщение ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 15


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
cron
Яндекс.Метрика
Рейтинг@Mail.ru
Все права защищены и охраняются законом. © 2004-2013 Перфильев А.М.
Перепечатка и иное использование материалов размещенных на сайте и форуме только с разрешения правообладателей. Обращаем ваше внимание на то, что данный интернет сайт и форум, носит исключительно информационный характер и ни при каких условиях не является публичной офертой, определяемой положениями Статьи 435, 437 Гражданского кодекса Российской Федерации. Для получения подробной информации, пожалуйста, обращайтесь по указанным координатам.
Создано на основе phpBB® Forum Software © phpBB Group
Сборка создана CMSart Studio
Русская поддержка phpBB
[ Time : 0.111s | 22 Queries | GZIP : Off ]